Что же происходит с душой после трёх дней? То, о чём вне христианства мы не находим фактически ничего здравого и достоверного, кроме фантазий. Православие же приоткрывает человеку тот мир с чрезвычайно важной для этой жизни стороны. Речь идёт прежде всего о так называемых мытарствах.
Митрополит Московский Макарий (†1882), говоря о состоянии души после смерти, писал: «Следует заметить, что как вообще в изображении предметов мира духовного для нас, облечённых плотью, неизбежны черты более или менее чувственные, человекообразные, – так, в частности, неизбежно допущены они и в подробном учении о мытарствах, которые проходит человеческая душа при разлучении с телом. А потому надобно твёрдо помнить наставление, какое сделал ангел преподобному Макарию Александрийскому, едва только начинал речь о мытарствах: “Земные вещи принимай здесь за самое слабое изображение небесных”. Надобно представлять мытарства не в смысле грубом, чувственном, а сколько для нас возможно в смысле духовном и не привязываться к частностям, которые у разных писателей и в разных сказаниях самой Церкви, при единстве основной мысли о мытарствах, представляются различными»[1]. Приведённые слова ангела очень важны для правильного отношения к сообщениям о том мире и рассказам о мытарствах. Ибо тот мир совсем иной.
Очень показательна была кончина епископа Смоленского и Дорогобужского Сергия (Смирнова, †1957) – старенького милого приятного человека. Он всё время озирался вокруг себя и повторял: «Всё не то, всё не так». Его удивление можно понять. Хотя мы и верим, что там всё должно быть не так, тем не менее невольно продолжаем представлять себе ту жизнь по образу и подобию нашей. Поэтому и ад, и рай – по Данте или Мильтону, и мытарства опять-таки в соответствии с теми картиночками, которые с любопытством разглядываем в разных брошюрах. Хотим ли мы этого или нет, но никак не можем отрешиться от примитивных земных представлений: «Ну а как ещё можно?..»
Один из подходов к пониманию реальностей иного мира мы можем найти в современной науке, которая описывает для широкой публики, например, мир атома с помощью аналогий, взятых из нашего повседневного опыта. Так, физики, исследующие элементарные частицы, утверждают, что в макромире – нашем мире – нет понятий, способных адекватно выразить реальности микромира. Поэтому, чтобы как-то представить их, физики вынуждены употреблять слова и придумывать образы, исходя из повседневного опыта. Правда, картина подчас вырисовывается фантастическая, но иначе невозможно.
Вот как, например, описывает поведение электрона создатель первой атомной бомбы Роберт Оппенгеймер (†1967): «Если мы спросим, постоянно ли нахождение электрона, нужно сказать “нет”; если мы спросим, изменяется ли местонахождение электрона с течением времени, нужно сказать “нет”; если мы спросим, неподвижен ли электрон, нужно сказать “нет”; если мы спросим, движется ли он, нужно сказать “нет”»[2]. Не абсурдно ли это звучит с точки зрения нашего здравого смысла? Но тем не менее это сама реальность.
Или взять понятие «волночастица». Оно выглядит не менее абсурдно, поскольку каждому ясно, что волна не может быть частицей, а частица –волной. Но с помощью этого парадоксального понятия, не вмещающегося в рамки нашего обычного опыта, учёные пытаются выразить двойственный характер природы материи на уровне элементарных частиц атома, которые в зависимости от конкретной ситуации проявляются то как частица, то как волна.
А что происходит с пониманием времени? Опять эти маги-физики утверждают не больше и не меньше, как то, что оно меняется в зависимости от скорости движущегося объекта. Если бы какой-нибудь астронавт год летал на космическом корабле со скоростью, близкой к скорости света, то, вернувшись на землю, мало что узнал бы на ней, поскольку здесь прошло бы уже сто лет!
Таких парадоксов современная наука предлагает множество. Чем они для нас полезны? Тем, что показывают, что если так ограничены возможности человека в познании и выражении на «человеческом языке» реальностей даже этого мира, то очевидно, что ещё более ограничены эти возможности в понимании мира того. Поэтому все сообщения о нём носят условный, знаковый характер. Библия наполнена так называемыми антропоморфизмами, когда Бог изображается подобным человеку. И, к сожалению, мы очень часто склонны принимать образы и аналогии в описаниях того мира за саму действительность, в результате чего создаются совершенно искажённые представления не только о рае, аде, мытарствах, но и о духовной жизни, о спасении, о Самом Боге. Эти искажения легко могут ввести христианина в заблуждение, увести в язычество. А христианин-язычник – что может быть хуже?
Святой Иоанн Кассиан Римлянин (V в.) рассуждал по этому поводу: «Если эти и подобные места Писания понимать буквально, в грубом чувственном значении, то выйдет, что Бог спит и пробуждается, сидит и ходит, обращается к кому и отвращается от него, приближается и удаляется, и члены телесные имеет – главу, очи, руки, ноги и подобное. Как этого всего без крайнего святотатства нельзя буквально разуметь о Том, Кто, по свидетельству Писания же, невидим, неописуем, вездесущ, – так без богохульства нельзя приписывать Ему и возмущение гневом и яростью»[3].
Поэтому, пытаясь осмыслить тот мир, посмертное состояние души, её мытарства, очень важно иметь в виду, что там всё совсем другое, там всё не так, как здесь.
Иеромонах Серафим (Роуз, †1982) писал: «Всем, кроме детей, ясно, что понятие “мытарства” нельзя брать в буквальном смысле; это метафора, которую восточные отцы сочли подходящей для описания реальности, с которой душа сталкивается после смерти. Но сами рассказы – это не “аллегории” и не “басни”, а правдивые рассказы о личном опыте, изложенные на наиболее удобном рассказчику языке. Если же некоторым описания мытарств кажутся слишком “наглядными”, то это, возможно, потому, что они не знают истинной природы невидимой брани, которая идёт в этой жизни. И сейчас нас непрерывно осаждают бесовские искусители и обвинители, но наши духовные глаза закрыты, и мы видим только результаты их деятельности – грехи, в которые мы впадаем, страсти, которые разрастаются в нас. После же смерти глаза души открываются для видения духовной реальности и (обычно впервые) видят те существа, которые преследовали нас в течение нашей жизни. В православных рассказах о мытарствах нет ни язычества, ни оккультизма, ни “восточной астрологии”, ни “чистилища”»[4].
Когда ангел говорил преподобному Макарию о вещах небесных и земных, то, прежде всего, речь шла о мытарствах. И понятно, почему ангел предупреждал его: при всей простоте их земного представления в действительности они имеют совсем иной – глубокий духовный, небесный смысл, понятия о котором нет, кроме Православия, ни в одном из религиозных учений, включая и инославные[5].
Так, например, католицизм своим догматом о чистилище глубоко исказил картину посмертного состояния человека. Чистилище – это место страданий для тех, кто, даже покаявшись, не принёс «должного удовлетворения правосудию Божию» за свои грехи. И поскольку покаявшийся не может быть в аду, а не принёсший удовлетворения не может быть в раю, то католические богословы придумали это третье состояние, неведомое Церкви, но ставшее догматом в католицизме. Православие же говорит о двух посмертных состояниях: или блаженстве, или страданиях, сила переживания которых обуславливается степенью совершённого добра или, напротив, увечий, нанесённых себе человеком грехами в земной жизни. Поэтому молитвы Церкви являются для усопшего не уплатой долгов за него, как учит католицизм, а лекарствами от его болезней-страстей. И в зависимости от тяжести совершённых грехов и степени повреждения ими души процесс исцеления имеет разную длительность и соединён с различной степенью страданий.
[1] Макарий Московский, митр. Православно-догматическое богословие. Т. 2. – СПб., 1895. С. 538.
[2] Капра Ф. Дао физики. – СПб., 1994. С. 130.
[3] Иоанн Кассиан, прп. Обозрение духовной брани. Соб. 5-е // Добротолюбие. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993. Т. 2. § 85. С. 55.
[4] Серафим (Роуз), иером. Душа после смерти. М., 1991. С. 206.
[5] Инославные: неправославные христианские конфессии (католицизм, различные ветви протестантизма и т.д.).